| Путь, Истина, Жизнь |
|
||||||||||||
|
|||||||||||||
 |
|
|
|||||||||||
|
| |||||
Зачем создавать новую философию жизни?Какова связь философии и культуры? С одной стороны, философия является частью культуры. С другой стороны, философия размышляет о фактах, значениях и ценностях культуры и открывает идеалы, в свете которых она пытается помочь культурному прогрессу. В каждой культуре есть идеалы истины, красоты и благости, и величайшие выражения этих идеалов привлекают внимание на века. В то же время, истина, красота и благость по-новому проявляются у разных поколений. Как они проявляются сегодня? Какие трудности мешают реализовать их потенциалы? Если человек ищет истину, чем он может воспользоваться в современных средствах массовой информации? Если человек жаждет гармонии на более высоких уровнях, какое разочарование ждет его в рамках сегодняшней культуры или культур Запада? Если человек стремится к благости, к тому, чтобы человечество жило одной большой семьей, каким образом он может активно способствовать воплощению своей мечты? А как насчет тех многочисленных людей, которые настолько подавлены материальной борьбой каждодневного существования, настолько ослеплены технологией и бурным темпом современной жизни, что им некогда даже задуматься о космической истине, вселенской красоте и божественной благости? Это те люди, которые, возможно, считают, что такие мысли и размышления совершенно не существенны для человеческой жизни и на них можно не тратить времени. Когда я говорю «божественная благость», я перевожу обсуждение в новое русло. Я поднимаю вопрос. Что можно сказать о духовных реальностях? Можно ли доказать существование Бога? И какое значение это имеет для культуры? Какое значение это может иметь для человеческой жизни? Религия часто действует методами, которые отражают заблуждение, мерзость и зло. Поэтому может оказаться трудно всерьез принять идею о том, что Бог является источником истины, красоты и благости – истины, красоты и благости, проявляющихся в научных и философских истинах, на которые опираются люди, в красотах природы и обаянии разумного искусства, от которого все мы начали получать удовольствие, в действиях и характере людей, желающих творить добро другим людям. Я полагаю, что ни наука, ни философия не способны доказать существование Бога. Не могут они продемонстрировать и обоснованность нравственного отношения. Не могут они также доказать то, что интуитивно очевидно для всех – а именно, что материальное окружение действительно существует. Любая попытка доказать или опровергнуть нечто столь элементарное либо слишком много допускает, либо слишком мало доказывает. В случае материального мира, каждый учится развивать свою интуицию с первого года жизни. Нравственное восприятие становится очевидным не позднее шести-семилетнего возраста. Рано проявляет себя и духовная интуиция, и человек, семья и социальная группа либо следуют ей, либо нет, интерпретируя ее тем или иным образом. Иногда эти три основные способности к интуиции развиваются отдельно, а не координированным и интегрированным образом. Человек может какое-то время быть очень религиозным, не пытаясь привнести идеалы любви в свою учебу или работу. Часто и сама религия не достигает духовных уровней воплощения. Мораль нередко является общепринятой и непрогрессивной. Человек может быть доволен своим пониманием фактов, удовлетворяться невежеством, когда наука предлагает полезную информацию, или принимать расхожие научные истины, когда сама наука нуждается в объяснении. Эти рассуждения в значительной степени имеют теоретический характер. Однако философия жизни переводит теорию в каждодневный контекст. Сократ, Платон, Аристотель и другие древнегреческие философы исследовали теоретические вопросы отчасти для того, чтобы понять, как следует жить. Эти поиски снова выходят на арену жизни, и не только вследствие развития прикладной этики. Этика останавливается на полпути. Позвольте объяснить. Золотое правило – относиться к другим так, как вы хотели бы, чтобы другие относились к вам, – это принцип, наполненный жизнью во всем многообразии его интерпретаций. Оно может быть правилом сочувствия: будьте внимательны к чувствам других людей, как вы сами хотели бы, чтобы они были внимательны к вашим чувствам. Оно может быть правилом морального суждения: относитесь к другим, исходя из нравственных мотивов, как вы сами хотели бы, чтобы другие относились к вам. И оно может быть принципом отношения к другим как к членам божественной семьи: относитесь к другим как к своим братьям и сестрам, сынам и дочерям Бога, как вы сами хотели бы, чтобы другие относились к вам. Прежде чем применить принцип, нужно знать связанные с той или иной ситуацией факты, и применение принципа благости требует знания истинного состояния людей, вовлеченных в конкретные обстоятельства. Если любовь стремится стать разумной и мудрой, она должна включать эти интерпретации. Когда проявление любви основано на истине, оно может быть более прекрасным. Истины науки, философии и духовного опыта значимы, и я буду говорить в первую очередь об истине в области научной жизни; но сначала позвольте мне сказать нечто о самой истине – не частных тезисах, проистекающих из науки, философии и духовного опыта, а истине как живой реальности, которая познаваема только тем, кто является чистосердечным и настойчивым искателем истины. Вот мнение Сидни Джордан, студента, овладевающего специальностью «художественное образование». Для меня истина – это чувство удовлетворения. Это не то удовлетворение, которое приходит при насыщении пищей, а, скорее, ощущение целостности. К примеру, в нашей семье есть довольно большой сад, в котором мы трудимся каждое лето. Прошлым летом мне впервые позволили вырастить свой собственный урожай. Испытанное мною чувство – от первого вспахивания земли до снятия урожая – это чувство завершенности. После каждого дня, проведенного на садовых работах, я покрываюсь грязью и потом, я устаю, но именно моя усердная работа и упорство дают что-то стоящее. Людям, которые занимаются тем же, что и я, нужны решимость, усердие, терпение. Каждодневное пребывание в саду – это моя истина. Мы делаем посадки, ухаживаем за ними, ждем результата, и они дают урожай, который кормит нас и остальных. Истина – это то, что остается, когда все наносное уходит. Истина – это понимание ценности вещей, понимание того, что все вещи обладают ценностью и каким-то образом взаимосвязаны.
Главным предметом Джеймса Парсонса является философия. Он усилил свою аналитическую подготовку необычным заданием: жить в истине, красоте и благости. Джеймс дал совсем другой ответ: «Истина порождает расположенность или мотивацию, которая занимает свое место на шкале благости, и эта шкала имеет некоторый рубеж, преодолев который она, в тенденции, порождает больше всего красоты (за редкими исключениями).”[1]* Эти два ответа дополняют друг друга. Человек, который с самого начала находит время на то, чтобы вспомнить, интерпретировать и выразить, много выигрывает, поскольку в результате его исследование связывается с опытом, истинностью и проницательностью. Несомненно, что процесс исследования ведет к расширению и, нередко, пересмотру исходного представления. Резким контрастом по отношению к предшествующим ответам выглядит поэма Эллисон Джонсон.
Полна притворства И объедков со вчерашнего стола Она черства и солона И все ж глотать приходится, давясь Жевать сухие корки И, мучаясь, глотать В конце концов Не я ее – она меня глотает И пожирает без остатка И с каждым новым, Жестче прежнего, куском Мне все трудней давиться истиной Откуда знаю я? Я чувствую ее И сдерживаю слезы До тех пор Пока не побегут они из зачерствевших Соленых глаз Эта поэма предоставляет несколько интересных возможностей для толкования. Прежде всего, концепция истины может рассматриваться иронически: «истина» - это официальная истина, смирительная рубашка, которую следует отвергнуть честным признанием того, сколь искажающей, косной и оскорбительной она является – иными словами, истина есть ложь. Вторая возможная интерпретация состоит в том, что истина здесь слишком реальна и воспринимается таковой, но отвергается из-за своих нежелательных импликаций для израненной души. Третий вариант – в том, что истину путают с фактом. Подавленный человек, в здравом рассудке, на пороге положительных изменений, сказал: «Я бегу от истины, потому что она столь ужасна». Этот был тот момент, когда нужно было провести различие. Факты могут быть уродливыми, но истина – нечто иное. Мы совершаем шаг к истине уже тогда, когда всего лишь смотрим на цепочку событий, приведших к уродливому факту. Мы имеем дело с интеллигибельным процессом, и в эволюционирующей, прогрессирующей вселенной причины не просто линейно воспроизводят себя. Уродливость не сохраняется вечно. Полноценное понятие эволюции предполагает добавление философского и духовного компонентов к научным, дабы обрести те возможности, которые присущи полноценной истине. Но если эти компоненты присутствуют, то имеющееся в результате понятие истины достойно не быстрого заглатывания, а смакования. Факт заключается в том, что некоторых ошеломляет понятие истины, в то время как другие сомневаются в самой концепции истины. Существует так много конкурирующих вариантов истины. Разве все это не зависит от того, во что верит тот или иной человек? Смогут ли сомнения и трудности вытеснить понятие истины или заставить его отступить – или же они побудят нас искать такой ответ, который не подавляет эти трудности, а растворяет их? Различие между истиной в представлении Джордана и «истины», отвергаемой Джонсон, состоит в том, что, как выясняется в первом случае, истину можно прожить. Действительно, это различие является критерием отличия подлинной вещи от ложной. Вкратце, научная жизнь подразумевает действие, основанное на трех предпосылках: во-первых, чуткость к среде, умение примечать вещи, смотреть в глаза фактам и, по мере необходимости, устанавливать факты с научной тщательностью; во-вторых, изучение причин: как возникла данная ситуация, что произошло бы, если бы мы поступили таким-то образом? В-третьих, обретение широкой перспективы относительно постепенной эволюции в сферах космологии, биологии, психологии, истории и других наук. Чарльз Дарвин понимал, что наука – занятие для всех нас. Он нанимал людей, не являвшихся учеными, для выполнения работы, приносившей научную пользу, и поощрял тех, у кого не было научной подготовки, вести наблюдения и собирать образцы. Научный поиск истины означает, чаще всего, поиск фактов, объясняемых через причины. Разве есть что-либо более существенное для науки, чем то, что Дарвин назвал “упрямыми, непреклонными фактами” ?[2]* Он жадно и по-новаторски искал факты, свободный от ортодоксальных представлений о том, что и где нужно собирать. Следующий отрывок из его биографии (Дарвин, Адриан Десмонд и Джеймс Мор) сопоставляет научный метод Дарвина с традиционным методом. Данный отрывок касается сторонников идеи эволюции, которые интересовались тем, как изменения окультуренных растений и одомашненных животных могли служить доказательством изменения видов. Мало кто из кабинетных ученых когда-либо пачкал свои руки, предоставляя бремя доказательств… лесным культиваторам. Со своей стороны, Дарвин неутомимо собирал обрывочные данные и факты. Он был внимателен к слухам – рассказам о необыкновенных гончих, шелковичных червях, гибридах гусей, диких и фермерских животных в колониях – ко всему, что касалось фактов селекции, наследственности и улучшения породы. В течение пятнадцати лет он прорабатывал всё новые и новые справочники по свиньям и птице, и чем больше он изучал аномальные типы, тем более странным казалось ему то, что «ни один зоолог не потрудился обратить внимание на подлинную структуру видового разнообразия». Было трудно осознать новаторство этого шага. Большинство натуралистов презирали голубей и домашнюю птицу. Наука творилась не на скотских дворах… Однако нетрадиционная наука требовала нетрадиционных подходов, и Дарвин далеко отошел от общепринятых норм. Он посмотрел свежим взглядом на вотчину охотничьих инспекторов – сельскохозяйственные выставки, скотоводческие хозяйства, фермерство и Птицеводческие хроники. И он начал расспрашивать тех, кто был лучше других знаком с селекцией и наследственностью – животноводов и работников питомников. (Дарвин, с. 526)
Весна превратила кабинет в пропитанные резким запахом джунгли, где на камине, в банках из-под бисквита, прорастали семена, в напольных горшках росла капуста и фасоль, а на столах были расставлены настурция, цикламены, кактусы и десмодиумы. Чарльз был в своем амплуа, приходя в восторг от каждого нового ростка и цветка. Это были его собеседники; он ощущал их «живыми». Он безотчетно разговаривал с ними, хваля их за изобретательность или ругая «маленьких плутишек» за то, что они «делают как раз то, что мне не нужно». Иногда его взгляд падал на цветок, который он начинал нежно поглаживать, как ребенок, «радуясь его изящной форме и цвету». Растения трогали его,.. а когда растения двигались, это поражало его больше всего. (Darwin, p. 631)
Отстаивание всеобъемлющей добродетели эволюции, возможно, выдает в Дарвине человека, который готовился стать англиканским пастором. Когда мы задумываемся об этой борьбе [за выживание], мы можем утешать себя твердой верой в то, что в природе война не бесконечна, что здесь нет ощущения страха, что обычно смерть наступает быстро и что жизнеспособные, здоровые и счастливые выживают и размножаются. Можно сказать, что естественный отбор ежедневно и ежечасно проверяет по всему миру каждое отклонение, даже самое незначительное, отвергая то, что плохо, сохраняя и наращивая то, что во благо, при каждой возможности тихо и незаметно трудясь над улучшением органических и неорганических условий жизни каждого органического существа.[3]* Достоинства возникают в поиске истины, и в характере Дарвина можно обнаружить пятнадцать достоинств, имеющих отношение к научным поискам:
Дарвин был ученым, очень мало интересовавшимся философией и терявшим религиозную веру. Тем не менее, научная жизнь в самом полном смысле слова вовлекает человека в истину, красоту и благость в мышлении, чувствах и делах, побуждаемых высокой перспективой и мотивацией. Поскольку существование Бога невозможно ни доказать, ни опровергнуть, с точки зрения логики остается открытым, будет ли человек чтить и стремиться к божественному свету, который возникает в человеческом сознании с раннего детства. Если человек выбирает путь духовного развития, его философия будет религиозной философией, что отразится на его философии науки. В наиболее полном виде, научная жизнь есть участие в божественном процессе эволюции. Для того чтобы ответственно жить полной интеллектуальной жизнью в этот век, когда цивилизация бьется над материалистическим толкованием науки, необходимо предпринять нечто вроде следующих философских шагов, оставляющих открытым путь веры. В сфере космологии, необходимо провести различие между нынешней практикой научной космологии и всесторонним, адекватным исследованием многомерного материального, интеллектуального и духовного космоса. Научная космология пытается предложить всеобъемлющее, фундаментальное описание всей вселенной – прошлой, настоящей и будущей. Связанные с такой попыткой допущения сомнительны, и нынешняя структура научных результатов и гипотез куда более спорна, чем это кажется на первый взгляд. Вера утверждает, что вселенная не является случайностью, равно как ее участью не является уничтожение, однако вере приходится дожидаться нового развития науки, когда представление о космосе будет больше гармонировать с ее убеждениями. В сфере биологии религиозная философия науки должна учитывать несколько вещей. Во-первых, существует путаница, вызванная использованием термина «эволюция», под которым подразумеваются совершенно различные тезисы, некоторые из которых хорошо аргументированы, в то время как другие спорны, сомнительны или имеют философский характер, несовместимый с религиозной философией. Во-вторых, существует недостаточное понимание великой телеологической традиции, берущей начало от Платона, Аристотеля, Канта и других и показывающей пути интеграции толкований, предлагаемых с позиций механистичности или целесообразности, в космологии, построенной вокруг божественного начала. В-третьих, существует около 1200 исследований связи религии со здоровьем, которые убедительно показывают позитивную взаимосвязь между религией и здоровьем кроме тех случаев, когда религия наполняет человека страхом и чувством вины. По поводу здоровья я выскажу простое предположение, что когда разум, во всех своих основных функциях, наполнен верой, то жизни в духе легче установить более прочный контакт с жизнью в нейронах и с телом в целом. В области психологии в последнее десятилетие появилось движение, которое называется «позитивная психология». Идея состоит в том, что психология слишком много трудилась над проблемой превращения недееспособного человека в дееспособного и недостаточно работала над тем, чтобы помочь человеку перейти из дееспособного состояния в состояние воспарения. Философия жизни призвана сохранять эмпирическое осознание, которое отрезвляет, расширяет разум и воодушевляет. В области истории существует огромная потребность в том, чтобы ученые, изучающие взаимоотношения науки и религии, включили эту тему в свои работы. Наука и религия оцениваются в отношении того, насколько они реагируют на человеческие потребности, и многие люди этого поколения сталкиваются с ошеломляющими проблемами нашей планеты и совершенно не надеются на то, что человечество когда-либо достигнет высокой судьбы. Как философия может совмещать в этой области научный реализм с духовным идеализмом? Во-первых, мы могли бы выборочно поучиться у великих философов прошлого – Августина, Боссюэ, Канта и Гегеля. Во-вторых, мы можем выработать мощные установки, с тем чтобы проблемы не ошеломляли разум: мы должны «наслаждаться неопределенностью, обретать силу в превратностях судьбы, воодушевляться при очевидных поражениях, закаляться в борьбе с трудностями, демонстрировать неукротимую отвагу перед лицом беспредельности и проявлять несокрушимую веру при столкновении с необъяснимым… В союзе с Богом нет ничего — абсолютно ничего — невозможного».[4]* В-третьих, мы должны ожидать и готовиться к духовному возрождению планеты, которое понизит общий уровень материализма и эгоизма и стимулирует такое лидерство и коллективизм, которые однажды преобразят наш мир. Рано или поздно истина о вселенской семье, отцовстве Бога и братстве людей будет осознана или воплощена в нашем мире. Предвосхищение этого будущего – в словах Поля Мендес-Флора, который рассказывает о еврейском писателе болгарского происхождения Элиасе Канетти: «Писавший в атмосфере ужасающих событий, нацеленных на то, чтобы со всей жестокостью оторвать евреев от других людей – событий, которые сегодня мы называем Холокостом, – этот Нобелевский лауреат воскликнул: «Следует ли мне ожесточиться по отношению к русским, потому что они преследуют евреев, к китайцам, потому что они далеко отсюда, к немцам, потому что они одержимы дьяволом? Разве я не могу по-прежнему, как раньше, принадлежать ко всем этим людям и, тем не менее, оставаться евреем?» Конечно, эта философия требует веры, ибо только вера способна отпереть двери космической истины. Живущий в свете этой философии человек наполняется радостью оттого, что он содействует космической эволюции. Космическая эволюция – это проект вечного Бога, и мы, как сыны и дочери Бога во вселенской семье, удостоены права помочь в создании лучшего мира. Есть два способа участия в проекте создания философии жизни. Первый – это ощутить ее, прожить ее, практиковать ее в собственной жизни, увидеть, какие изменения вам необходимы для того, чтобы приспособить ее к вам, вашим отношениям, социальным группам и материальным обстоятельствам. Второй путь – жить ею и стать совместным создателем, тем, кто участвует в конструировании этой философии жизни. Возникающая философия жизни не будет делом рук только одного человека. 1. Сидней Джордан и Джеймс Парсонс изучали эстетику в Университете Кента (осень 2008), и выдержки из их работ приводятся с их разрешения. 2. Адриан Деспонд и Джеймс Мор, Дарвин, с. 284. 3. Чарльз Дарвин, Происхождении видов, издание Джозефа Кэрролла, страницы. 143 и 46. 4. Фонд Урантия, Книга Урантии (Чикаго, Фонд Урантия, 1955), с. 291. Специально для сайта http://www.urantia.ru
Перейти к обсуждению на форуме статьи Джеффри Уоттлза | |||||
|
